На "Эрванд. Лина. Сотворение мира"
РЕМИНИСЦЕНЦИИ НА ТЕМУ ЖИЗНИ
Тут передо мной рукопись новой книги Леонида Лейдермана. Впрочем, это прежде были рукописи, потом тексты печатали на машинке. И все-таки в листках с нередко закрученными уголками оставался бумажно-писчий дух, харизма вещи, тактильное очарование. Теперь читаем «рукопись» с экрана компьютера. По-моему, такая аскеза восприятия накладывает особую ответственность на автора. Ведь не существует уже ничего — лишь сам текст как дар или пустышка. В данных новоявленных условиях первое прикосновение к слову вызывает понятный трепет.
Так что же автор? Рассказчик, повествователь, сказитель. Сотворяет миры? Кажется, проще простого: развернул картину со стороны одного персонажа, затем — картину со стороны другого. И вот уже пишется новелла за новеллой. Целая сага в новеллах. Жанрово свежо и наверняка не бесполезно.
Конечно, большой вопрос, стоит ли рассматривать литературу с точки зрения инструментария для созидания либо разрушения, для ваяния, переделывания, для кройки и шитья. И спорно утверждение Максима Кантора о том, что конечный продукт — не искусство, а человек, сформированный искусством. К тому же, сила написанного не так уж и велика. Наверное. И все же попадется порой книжка (в самый нужный момент попадется, словно Провидение само сунет тебе ее в руки), и многое изменится вдруг: глядишь, и смыслы преломляются по-иному, выводы напрашиваются иные, поступки выглядят целенаправленными, потому что на фоне прочитанного проявляются цели, которых раньше не замечали, а брели по наитию без света и подоплек. Отсюда всё виднее, отсюда ярче воспоминания, реминисценции, дежавю… Когда не знаешь своего прошлого, хуже всего то, что ты обречен его повторить. Подсознательная уверенность в этом внушает нам стремление к постижению. Поглощая ненасытно чужие истории, мы обретаем тонкую (а быть может, и не тонкую) защитную оболочку. И прячемся за ней от невзгод, излечивая тревогу, утихомиривая страхи. Не потому ли во все времена в почете рассказчики и сочинители?
Опять же спорно, однако, по моему мнению, именно такие архетипичные сюжеты зачастую моделируют частное и общественное будущее. Потому что влияют на смысловой код, подвергая характеры людей метаморфозам посредством характеров персонажей. Параллельные прямые непременно пересекутся в бесконечности, как и параллельные миры, реальный и литературный.
Несомненно, трудно и немного больно читать сердцем. Но в данном случае — или так, или никак. По причине глубокого погружения повествователя в человечью бывальщину. Пусть это вас не пугает. Написанное сердцем врачует невротические конфликты, без которых, разумеется, не случается ни жизни, ни литературы.
А еще в этой книге сквозит щемящее одиночество героев. Пожалуй, одиночество человека как такового. «Мы одиноки потому, что в люди другие звери выйти не успели», — сказал поэт Александр Кабанов. Сквозит трепетное отношение к семье, универсальному снадобью от одиночества. Каждый варит свое снадобье, как может. Некоторые рецепты содержатся в этой книге. Читайте, выписывайте в свой сокровенный блокнот чудодейственные слова. Пусть «сияет строгое словесное великолепье» (С. Липкин). И да пребудут ваши сердца в спокойной радости.
Элла Леус
